Остановка седьмая. «Высоко» сижу, надменно гляжу...
Интересное наблюдение недавно произвёл над собой — оказывается, привык видеть все события издалека и свысока. Если оказывался к какой-то проблеме, к какой-то ситуации поближе, сразу становилось неудобно - создавалось ощущение сопричастности. Такое положение подразумевало, а порой просто обязывало брать на себя если не всю, то хотя бы часть ответственности за то, что происходит в пространстве, с которым ты соприкоснулся. И это ощущение лишало комфорта — уже нельзя было «прятать голову» в песок, безнаказанно называть чёрное белым, беспечно смеяться. Между тем, это являлось любимым моим занятием долгие годы.
Это не значит, что я не проявлял активности — лежал на диване, считал мух на потолке, никак не реагировал на происходящее. В некоторых случаях всё происходило совсем наоборот. Когда надо было сбегать «в магазин» с распухшей головой «после вчерашнего», я если и кочевряжился, то недолго. Когда надо было мчаться на другой конец города с гитарой на перевес к очередной знакомой — извольте-пожалуйста. Гнетущими же казались все те темы, которые касались помощи близким. Сходить за хлебом или картошкой, поднести сумки — такие просьбы почти автоматически воспринимались, как несправедливые «дёрганья». «Как же так - я чувствую себя разбитым (и не важно, что это произошло после безудержной гулянки), а меня смеют просить, чтобы я напрягал свой измученный организм — форменное свинство!», - казалось мне в такие моменты. Ну а если кто-то просил о совсем «заоблачном» и «невыполнимом» - например, оплатить коммунальные услуги или проводить на дачу... Здесь обидчивые эмоции били через край, являя спектакль-монолог под условным названием «Не влезай — убьёт!» или «Осторожно — злая собака!».
Естественно, что такое поведение от меня отталкивало в первую очередь самых близких людей. Если на любую просьбу получаешь в ответ минимум змеиное шипение, максимум — скандал с перекошенной физиономией в придачу, то желание сотрудничать очень скоро притупляется. Но автор этих строк смотрел на подобные развязки, находясь в плену самооправданий. Странно сегодня даже представить, что аргументы « я не пойду за хлебом, потому что 1) я играю за компьютером, проигрываю и мне плохо; 2) я хочу выпить, а нечего и мне от этого плохо, 3), 4) 5) в том же духе» воспринимались как железобетонное основание, чтобы нахамить родным в ответ на просьбу, например, донести сумки от остановки до дома.
Таким образом, я удалялся от ситуации, где зачастую моё участие не просто требовалось — оно было необходимо. Привычка отстраняться, посматривать на семейные хлопоты, которые казались уже чужими, свысока, сформировалась стремительно. Силы не потакать этому процессу наверняка были, но эти возможности игнорировались. Между тем, с каждым отказом помочь близкому возрастало чувство собственного возвеличивания: «Они там пусть колупаются, а мне до них дела нет, выше я этой суеты».
Естественно, что нарастала отчуждённость. Вместе с этим терялась возможность найти помощь самому, которая требовалась с каждым днём всё сильнее и сильнее — я оказывался один в кругу проблем, а силы на их решение придавливались «по собственному желанию». Гордыня-то время даром не теряла и подкидывала в топку суждений очередную порцию дровишек: «Тебе помощь не нужна — ты сильный! Все проблемы человек должен уметь решать в одиночку. Вспомни, чему учили в советской школе — человек звучит гордо! Вот и звучи так, чтобы заглушать любой SOS мира!».
Со стороны это поначалу выглядит карикатурно. Потом - угрожающе, когда проблема (пьянства ли, уныния, скандальности или ещё чего) набирает такую силу, что превращает тебя в рабское существо, по сути лишённого права выбирать - в каком направлении двигаться по жизни. В зените пьянства и последующего расстройства физиологии и психики, «амурных» похождений и связанных с ними разочарований, я раз за разом оказывался загнанным в угол. И картина каждый раз вырисовывалась одна — будто в этом углу неизменно дежурил краснорожий мордоворот, который, скаля зубы, пинал тебя изо всех сил ногами. Пинки проявлялись по-разному: в виде похмелья, потери документов, работы, разрыва дорогих отношений и даже мыслей о суициде...
Но на этом издевательство над здравым смыслом, который никогда бы не допустил возникновения такой ситуации, только начиналось. Продолжением служил поиск врагов, виноватых в том, что так со мной происходит. Это безумно раздражало, так как не приносило никакого результата. И не могло принести, потому как главным обвиняемым была ни бабушка, ни дедушка, ни папа с мамой, ни любовница, ни жена, ни дети, ни брат, не сват — виноват был ты сам. Звучит насколько банально, настолько и актуально для подавляющего большинства православных людей: только единицы, святые люди могут всегда осуждать себя, а не обстоятельства и окружающих людей.
В таком забитом состоянии нет возможности обернуться и увидеть — началось-то всё тогда, когда ты в очередной раз отказался помочь бабушке, и пошёл с собутыльниками за пивом, а не за хлебом. Близкий человек твой отказ пережил, а вот ты сам приблизился к разбитому корыту, к напыщенному одиночеству, которое постепенно превращало тебя в мусорную пыль...
В условиях, когда всё вокруг кричит «Залогом счастья является личная выгода!», действительно сложно понять, что сопереживание — лекарство, в котором остро нуждается не только тот, кто попал в беду, но и человек, который имеет возможность помочь ему. Именно сопереживание оберегает от побега из мира людей в бездну страстей. К ней же приближаешься, когда во время рассказа пожилой соседки о том, что её внук «сел на иглу», про себя думаешь: «Так тебе и надо, старая, - ты мне на прошлой неделе сто рублей отказалась занять». Когда при виде уставшей матери, ты думаешь; «Это она назло мне прикидывается, чтобы ужин не готовить!». Когда на просьбу бабушки, которую страшит старость и одиночество, рассказать ей хоть что-нибудь о себе, ты идёшь кайфовать с дружками. И таких «когда» в повседневной жизни - море неисчерпаемое...
К счастью, все эти ощущения не списаны с чужих персон — автор переживал их в прошлом сам. Жутковато делается от этой «системы координат», в которую меня в своё время последовательно, шаг за шагом, день за днём засасывало желание сначала прятаться от просьб близких людей, а после «воспарить» над ними, как над капризным трёпом. Каприз, между тем, бушевал внутри меня, постепенно превращаясь в страсть. И после, с её «помощью» отталкивая близких, я отталкивал и забивал то светлое во мне, что могло уберечь от многих ошибок. Иными словами — грехов.
Они и сегодня, что греха таить, не обходят меня стороной. Но Господь даёт время от времени трезвое рассуждение, которое помогает видеть ошибки, и даже после крайне болезненных для самомнения падений вновь подниматься на ноги. И продолжать путь ко спасению души, а не удаляться от него, стараясь занять «высокую», отстранённую, надменную позицию, отрицающую ответ за любое своё действие. Позицию, которая создаёт лишь иллюзию решения так и оставшихся нерешёнными проблем.
Спаси Господи!
