Остановка вторая. Соль, сахар, цианистый калий – по вкусу.
Вдохновлённый осознанием своего не правильного, потребительского отношения к Церкви я пошёл в храм с искренним желанием начать жить заново. Девиз для начала придумал новой жизни такой: минимум обид — максимум смирения. Шёл и удивлялся про себя: «Как же раньше до таких элементарных вещей не додумался? Теперь-то всё будет по-другому!». Я даже не представлял, как глубоко засела во мне проблема внутреннего самолюбия.
На вечернюю службу, по старой привычке опоздал. То ли отвлёк кто-то телефонным звонок, то ли забыл что-то, то ли решил что-то срочно сделать перед храмом — в общем, нашёлся опять «дежурный» и абсолютно не логичный с точки зрения православия повод. Вошёл и начал записки подавать и свечки ставить. Когда в десятый уже раз пересёк помещение храма по всей длине (хотелось и здесь, и там отметиться, а мысли о том, что мешаю своим «броуновским движением» другим прихожанам молиться, всё не посещали), подошла ко мне одна из работниц храма. И говорит тихо-тихо: «Вы отвлекаете других». Меня как током ударило. Негодующе промолчав, внутри меня всё кипело: «Вы так считаете? А о том, что мне тоже молиться надо, Вы не подумали? Другие стоят и помалкивают – понятно, что я им не мешаю. А вот Вам, видимо, больше всех надо – стоите и замечания делаете». Стоп, думаю, хамить начал, пусть и про себя. Стыдно стало. Торопливо извинился перед женщиной и стал в сторонке. И такое ощущение было, что вокруг только и думают: «Какой же он не воспитанный!..».
Но, как показал дальнейший ход событий, на этом мои приключения не кончились. Под конец службы в храме появился мой знакомый и я, моментально забыв о том, что разговоры в храме умножают скорби, стал переговариваться с ней. Осмотрелся перед этим — вроде в уголке стоим, никому не мешаем. Тема (какая - не помню, да это и не важно по большому счёту) нашлась сразу, что при встрече, скажем, на улице происходит редко. И увлекал разговор бесповоротно: откуда-то появлялись поводы обсудить общие новости, проблемы, беседа плавно перетекала с сюжета на сюжет. В общем, останавливаться не было никакой охоты.
В двух метрах перед нами стояла средних лет прихожанка, опустив глаза в пол. Чем дальше заходила беседа, тем печальнее и глубже становились её вздохи. Наконец, когда громкость разговора в очередной раз превысила предел воспитанности, она обратилась к нам: «Извините, но вы очень мешаете. Мне трудно сосредоточиться перед исповедью». С трудом оторвавшись от словесного потока, мы подняли глаза. В двух метрах стояла очередь в батюшке, а метрах в пяти он уже исповедовал. Мы разом замолчали — оказалось, что ни я, ни знакомый даже не заметили как, переминаясь с ноги на ногу, почти вплотную приблизились к людям, для которых посторонняя болтовня была невмоготу. Более того, она могла сбить, увести с мысли перед очень серьёзным разговором.
Потом долго не хотелось в храме даже рта открывать – с месяц, когда о чём-нибудь пытались спросить во время службы, обходился языком жестов. Главный – палец, поднесённый к губам. Кто-то удивлялся, кто-то даже обижался. А один приятель даже фанатиком «окрестил». По его понятиям, люди, которые «отмалчиваются» в храме и проявляют таким образом признаки «нелюдимости» (!), автоматически являются радикалами от религии. И переубедить его было сложно даже живым разговором в любом светском месте.
Чуть позже я честно пытался признаться, почему не хочу разговаривать в храме. Говорил ещё на улице потенциальным собеседникам, что боюсь помешать другим, что не хочется замечания получать. И удивительным образом из двух частей объяснения все ухватывались именно за вторую, где упоминалось про замечание. И начинали «прессовать», причём опять же в двух вариантах. Говорили, во-первых, получить замечание – полезно для смирения. Во-вторых, не впечатляйся сильно тем, что тебе говорят помощники в храме – у них работа такая, прихожан гонять. Как говориться, и смех, и грех…
Но меня же впечатлило вовсе не боязнь оказать объектом критики (тем более, если она справедливая). Эпицентром тревоги были мои первые ответные реакции на сделанные замечания. Хамство, грубость, гнев возникали «на автомате». Значит, они у меня обосновались на уровне привычки. От этого, с одной стороны, становилось жутковато, с другой – это явилось очень эффективной профилактикой себялюбия. Все гневливо-капризные реакции возникали неожиданно, буквально оккупируя всё моё внутреннее пространство. И кровь, приливая в голову, отнюдь не стимулировала работу мозга, а пульсировала одной мыслью: «Как посмели! Мне, взрослому человеку – и указывать, как себя правильно вести? Что же, я сам не могу разобраться, когда мешаю кому, а когда нет?!». И дальше в том же духе – по нарастающей…
Слава Богу, что научился сдерживать хотя бы внешние проявления гневливого самолюбия. Сегодня убеждён, что осваивать эту науку эффективно можно только в Церкви, а, к примеру, не в театре, где тоже, вроде, не принято громко говорить, мельтешить и «выражаться». Никогда бы после посещения спектакля я бы не сподобился хоть капельку проанализировать свою постоянную готовность «плюнуть в душу» кому-то из окружающих (в ответ, скажем, на упрёк в невоспитанности), прочувствовать, что эти «плевки» наносят урон не только окружающим, а прежде всего тебе самому. Главное – приучить себя к остановке для размышлений, чтобы справиться с хорошо отлаженным «автоматом» внутри себя. Он всегда готов выдать пару-тройку доводов, присутствие которых являются для самолюбия сахаром и солью, а для духовности – цианистым калием.
Остаётся разобраться, что тебе «по вкусу» - соль, сахар или цианистый калий.
Спаси Господи!
